Неточные совпадения
Дома, едва он успел раздеться, вбежала Дуняша и,
обняв за шею, молча ткнулась лицом в грудь его, — он пошатнулся, положил
руку на голову, на
плечо ей, пытаясь осторожно оттолкнуть, и, усмехаясь, подумал...
Но, подойдя к двери спальной, он отшатнулся: огонь ночной лампы освещал лицо матери и голую
руку,
рука обнимала волосатую шею Варавки, его растрепанная голова прижималась к
плечу матери. Мать лежала вверх лицом, приоткрыв рот, и, должно быть, крепко спала; Варавка влажно всхрапывал и почему-то казался меньше, чем он был днем. Во всем этом было нечто стыдное, смущающее, но и трогательное.
Она вскочила и схватила его обеими
руками за
плечи. Митя, немой от восторга, глядел ей в глаза, в лицо, на улыбку ее, и вдруг, крепко
обняв ее, бросился ее целовать.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся
рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату мужа, бросилась на колени к нему, судорожно
обняла его, положила голову к нему на
плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Он
обнял меня за шею горячей, влажной
рукою и через
плечо мое тыкал пальцем в буквы, держа книжку под носом моим. От него жарко пахло уксусом, потом и печеным луком, я почти задыхался, а он, приходя в ярость, хрипел и кричал в ухо мне...
Мать подошла к нему, села рядом и
обняла сына, притягивая голову его к себе на грудь. Он, упираясь
рукой в
плечо ей, сопротивлялся и кричал...
— Перестаньте, Саша! — спокойно сказал Николай. Мать тоже подошла к ней и, наклонясь, осторожно погладила ее голову. Саша схватила ее
руку и, подняв кверху покрасневшее лицо, смущенно взглянула в лицо матери. Та улыбнулась и, не найдя, что сказать Саше, печально вздохнула. А Софья села рядом с Сашей на стул,
обняла за
плечи и, с любопытной улыбкой заглядывая ей в глаза, сказала...
— Adieu, — повторила Полина, и когда князь стал целовать у нее
руку, она не выдержала,
обняла его и легла к нему головой на
плечо. По щекам ее текли в три ручья слезы.
Еще находясь под впечатлением пышного полонеза, Александров приглашает свою даму церемонным, изысканным поклоном. Она встает. Легко и доверчиво ее левая
рука ложится, чуть прикасаясь, на его
плечо, а он
обнимает ее тонкую, послушную талию.
— А помнишь ли, Никитушка, — продолжал он,
обняв князя одною
рукой за
плеча, — помнишь ли, как ты ни в какой игре обмана не терпел? Бороться ли с кем начнешь али на кулачках биться, скорей дашь себя на землю свалить, чем подножку подставишь или что против уговора сделаешь. Все, бывало, снесешь, а уж лукавства ни себе, ни другим не позволишь!
«Не пойдёт!» — думал он. И вдруг почувствовал, что её нет в сенях. Тихо и осторожно, как слепой, он вошёл в комнату Палаги, — женщина стояла у окна, глядя в сад, закинув
руки за голову. Он бесшумно вложил крючок в пробой,
обнял её за
плечи и заговорил...
Она положила крепкие
руки свои на
плечи ему и, заглядывая в лицо мокрыми, сияющими глазами, стала что-то говорить утешительно и торопливо, а он
обнял её и, целуя лоб, щёки, отвечал, не понимая и не слыша её слов...
Вдруг окно лопнуло, распахнулось, и, как дым, повалили в баню плотные сизые облака, приподняли, закружив, понесли и бросили в колючие кусты; разбитый, он лежал, задыхаясь и стоная, а вокруг него по кустам шнырял невидимый пёс, рыча и воя; сверху наклонилось чьё-то гладкое, безглазое лицо, протянулись длинные
руки,
обняли, поставили на ноги и, мягко толкая в
плечи, стали раскачивать из стороны в сторону, а Савка, кувыркаясь и катаясь по земле, орал...
Помутилось в глазах Пятова от этой красавицы, от ясных ласковых очей, от соболиных бровей, от белой лебяжьей груди, — бросился он к Татьяне Власьевне и
обнял ее, а сам плачет, плачет и целует
руки, шею, лицо,
плечи целует.
Ему вдруг страстно захотелось
обнять свою спутницу, осыпать поцелуями ее лицо,
руки,
плечи, зарыдать, упасть к ее ногам, рассказать, как он долго ждал ее.
Илья сначала отталкивал её от себя, пытаясь поднять с пола, но она крепко вцепилась в него и, положив голову на колени, тёрлась лицом о его ноги и всё говорила задыхающимся, глухим голосом. Тогда он стал гладить её дрожащей
рукой, а потом, приподняв с пола,
обнял и положил её голову на
плечо себе. Горячая щека женщины плотно коснулась его щеки, и, стоя на коленях пред ним, охваченная его сильной
рукой, она всё говорила, опуская голос до шёпота...
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял
руки, осторожно положил их ладонями на её
плечи, и
руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания
обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими, горячими
руками и сказала звенящим голосом...
Лицо у неё было плутоватое, ласковое, глаза блестели задорно… Лунёв, протянув
руку, взял её за
плечо… В нём вспыхнула ненависть к ней, зверское желание
обнять её, давить на своей груди и слушать треск её тонких костей.
Ида, кажется, этого только и добивалась: она сейчас же
обняла мать и, держа ее за
плечи руками, говорила весело...
Осклабившись, вертясь, семеня, с улыбочкой, которая так и говорила всем: «доброго вечера», втерся он в кучку чиновников, тому пожал
руку, этого по
плечу потрепал, третьего
обнял слегка, четвертому объяснил, по какому именно случаю был его превосходительством употреблен, куда ездил, что сделал, что с собою привез; пятого и, вероятно, своего лучшего друга чмокнул в самые губки, — одним словом, все происходило точь-в-точь, как во сне господина Голядкина-старшего.
Бедная женщина заплакала и звала мимовольно ту же ладонь, чтобы она была в эту минуту под ее головою и чтоб другая его же
рука обняла ее истерически дрожавшие
плечи.
Сергей
обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую грудь к своей красной рубашке. Катерина Львовна только было шевельнула
плечами, а Сергей приподнял ее от полу, подержал на
руках, сжал и посадил тихонько на опрокинутую мерку.
Катерина Львовна улеглась молча и так пролежала до утра. Она хотела себе сказать: «не люблю ж его», и чувствовала, что любила его еще горячее, еще больше. И вот в глазах ее все рисуется, все рисуется, как ладонь его дрожала у той под ее головою, как другая
рука его
обнимала ее жаркие
плечи.
Перед вечером приходил Андрей Андреич и, по обыкновению, долго играл на скрипке. Вообще он был неразговорчив и любил скрипку, быть может, потому, что во время игры можно было молчать. В одиннадцатом часу, уходя домой, уже в пальто, он
обнял Надю и стал жадно целовать ее лицо,
плечи,
руки.
Когда мы вышли из-под темного и как будто бы сырого свода акаций, я
обнял Кэт за талию и тихо, но настойчиво привлек ее к себе. Но она и не сопротивлялась. Ее тонкий, гибкий, теплый стан слегка лишь вздрогнул от прикосновения моей
руки, горевшей точно в лихорадке. Еще минута — и ее голова прислонилась к моему
плечу, и я услышал нежный аромат ее пушистых, разбившихся волос.
Вавило точно на крыльях летел впереди всех, умиленный и восторженный; люди крепко
обняли своими телами его тело, похлопывали его по
плечам, щупали крепость
рук, кто-то даже поцеловал его и слезливо шепнул в ухо...
И она, смотрю, наклоняется ко мне и в
плечо меня чмок, гляжу — и тоже мою
руку поцеловала, и сами мы между собою обе друг дружку
обняли и поцеловались.
Когда тут, в купе, взгляды наши встретились, душевные силы оставили нас обоих, я
обнял ее, она прижалась лицом к моей груди, и слезы потекли из глаз; целуя ее лицо,
плечи,
руки, мокрые от слез, — о, как мы были с ней несчастны! — я признался ей в своей любви, и со жгучей болью в сердце я понял, как не нужно, мелко и как обманчиво было все то, что нам мешало любить.
Я снял с себя пальто и прикрыл ее озябшие
плечи; она, боясь показаться в мужском пальто смешной и некрасивой, засмеялась и сбросила его, и в это время я
обнял ее и стал осыпать поцелуями ее лицо,
плечи,
руки.
Она сунула ему в
руки блюдечко и, подхваченная кем-то, унеслась далеко и мельком, через
плечо своего кавалера, видела, как отец, скользя по паркету,
обнял даму и понесся с ней по зале.
Полицеймейстер Судак, сильно выпивший за обедом, благосклонно глядел на всю эту веселую суматоху, остроумно козырял дамам и был счастлив. И когда из дымной темноты рядом с ним послышался голос губернатора, ему захотелось поцеловать его в
плечо, осторожно
обнять за губернаторскую талию — сделать что-нибудь такое, что выражало бы преданность, любовь и удовольствие. Но вместо этого он приложил
руку к левой стороне мундира, бросил в траву только что закуренную папиросу и сказал...
Не архиерей у него на уме, а белые атласные
плечи; не владыку Антония он на памяти держит, про то сладко вспоминает, как, гуляя по лесочку
рука об
руку с Прасковьей Патаповной, горячо
обнимал ее, целовал в уста алые и в пухлые, мягкие щеки.
В ту же минуту чья-то нежная
рука обняла мои
плечи.
Она
обнимает меня за
плечи, берет за
руку…
Тотчас сильные
руки обняли мои
плечи, и над моим ухом раздался знакомый голос...
— Пустите меня! нас непременно увидят… — чуть слышно прошептала Лара, в страхе оборачивая лицо к двери теткиной комнаты. Но лишь только она сделала это движение, как, обхваченная
рукой Горданова, уже очутилась на подоконнике и голова ее лежала на
плече Павла Николаевича. Горданов
обнимал ее и жарко целовал ее трепещущие губы, ее шею,
плечи и глаза, на которых дрожали и замирали слезы.
Кадриль кончилась. К Александре Михайловне подсел Лестман, в белом галстуке и шершавом черном сюртуке. Громадные
руки торчали из коротких рукавов. Он
обнимал Александру Михайловну за
плечи, заглядывая в лицо.
Возвращаясь со службы, Катя опять встретила Белозерова. Он шел,
обняв каждою
рукою по десятифунтовой банке, — одну с медом, другую с абрикосовым вареньем; через
плечо висел окорок. Катя рассмеялась.
— Эх, Иван Иванович, ну что ты с ним связываешься? — обратился он к Киселеву,
обняв его за
плечи, и шутливо махнул
рукою в сторону Даева. — Эти новые люди — народ отпетый, с ними, брат, не столкуешься. Нам их с тобою и не понять, — всех этих декадентов, символистов, марксистов, велосипедистов… Ну, а вот она наконец, и Наталья Александровна.
Он схватил со стола подкову и хотел ее разогнуть, но, обессилев от радости и от боли в
плече, он ничего не мог сделать; ограничился только тем, что
обнял доктора левою
рукой ниже талии, поднял его и пронес на
плече из кабинета в столовую.
Великий князь предупредил и сам поднял Александра Васильевича,
обнимал, целовал его
плечи и
руки. Слезы ручьями лились из его глаз. Суворов плакал навзрыд.
— И кровь остановилась. Помню, как добрый господин всплеснул
руками, ахал, пожимал
плечами,
обнимал тебя и обещал тебе груды золота за открытие твоей тайны.
И протянула
руку. Ведерников задержал в
руке ее
руку и все продолжал смотреть в глаза. Потом, не выпуская
руки, левою
рукою обнял Лельку за
плечи, положил сзади
руку на левое ее
плечо и привлек к себе. Лелька вспыхнула и обрадованно-покорным движением подалась к нему.
Сидела на подоконнике в своей комнате, охватив колени
руками. Сумерки сходили тихие. В голубой мгле загорались огоньки фонарей. Огромное одиночество охватило Лельку. Хотелось, чтобы рядом был человек, мягко
обнял ее за
плечи, положил бы ладонь на ее живот и радостно шепнул бы: «Н-а-ш ребенок!» И они сидели бы так, обнявшись, и вместе смотрели бы в синие зимние сумерки, и в душе ее победительно пело бы это странное, сладкое слово «мать»!
Он, видимо, захмелел. Дарья Николаевна налила ему еще стаканчик, не позабыв и себя. Он уже сам чокнулся с нею и выпил с видимым наслаждением. Салтыкова глядела на него плотоядным взглядом и придвинулась к нему совсем близко. Он не отодвинулся. Она положила ему
руку на
плечо и наклонила его к себе. Красный, с сверкающими глазами, он сам
обнял ее за талию. В комнате раздался звук отвратительного пьяного поцелуя.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал
обнимать Мавру Кузьминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его
руку и целовали его в
плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что-то неясное, ласково-успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего-то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь,
плечи, даже
руки, которые он носил как бы всегда собираясь
обнять что-то, были круглые; приятная улыбка и большие карие, нежные глаза были круглые.
Но, уже помолившись Богу и укладываясь спать, Настя долго сидела на кровати и размышляла. Худенькая спина ее, с острыми лопатками и отчетливыми звеньями хребта, сильно горбилась; грязная рубашка спустилась с острого
плеча;
обняв руками колени и покачиваясь, похожая на черную сердитую птицу, застигнутую в поле морозом, она смотрела вперед своими немигающими глазами, простыми и загадочными, как глаза зверя. И с задумчивым упрямством прошептала...
Они сидели, смеялись и пили, и Павел одною
рукою обнимал полуголую женщину: у самых глаз его было толстое, белое
плечо с полоской грязноватой рубашки и сломанной пуговицей, и он жадно целовал его, присасываясь влажными и горячими губами.